Поля в таких случаях выбегала из своей комнаты, хлопала скрипучей дверью, долго дышала, напоминая бегуна-марафонца, и оправдывалась:

— Мам, не всегда тот, кто много говорит, может хоть что-то сказать.

Мама огорченно махала кухонным полотенцем, повторяла любимую фразу, что никто ее в этом доме не понимает, и продолжала ссыпать сахар в мерный стакан.

Только Поле нравилась ее жизнь. В ней можно было перечитывать «Дженни Герхардт» и «Казус Кукоцкого», сидя на подоконнике с сочным яблоком в руке, а когда затекала спина, тянуться шеей и лопатками, вязать джемпер с толстыми «зимними» косами, плавить шоколад на водяной бане и макать в него только что испеченное песочное печенье.

Поэтому повторяла одно и то же:

— Мам, я свободно могу прожить без лишних разговоров. Ведь это просто метание друг в друга слов, фраз и словосочетаний… Никто никого не слушает и никому не интересно, что у чужого мужа второй день пучит живот, а на даче украли весь урожай морозоустойчивых груш.

А потом появилось танго, и в беседах начисто отпала необходимость. И общаться Поля так и не научилась.

Она рассчитывалась в супермаркете, бросая в пакет картошку, сливочное масло и халву, и вместе с чеком ей вручили рекламный проспект школы танца. На нем было фото пары с прижатыми висками и натянутой кожей, как на африканском барабане джембе. Они не улыбались, не смотрели друг другу в глаза, только все равно была видна их напряженная дискуссия.

Целый вечер Поля читала все, что выдавал ей Google. И о поиске общей ноги, и о переплетении двух энергий, и о наркотической зависимости. Посмотрела «Эвиту» и «Запах женщины», «Обнаженное танго» и «Держи ритм», а потом с трудом купила балетные туфли, асимметричную юбку чуть ниже колен и несколько простых черных топов.

И сперва ничего не понимала… Тренер — лысый мужчина с плохой дикцией и редкими зубами, сквозь которые протяжно свистел воздух, подходил, разворачивал на себя ее плечи и говорил:

— Покажи мне свою боль. Вытяни правую ногу так, словно она запуталась во лжи. Так, словно только что ты застала любимого с другой и ползешь на другой конец Земли, в кусты чертополоха зализывать раны. Прояви свою агрессию. Убей его… Или сыграй свое равнодушие, холодное, как нутро морозилки.

Поля слушала и понимала, что ничего подобного не сможет из себя достать. Ведь душа не обожжена и даже толком не прогрета. И нет на ней тех рубцов, по которым нужно идти, как по битому стеклу. И в голове крутился стих о девушке, оказавшейся в такой же ситуации:

Ей в глаза юпитеры сияют,

Режиссер, всесильный как король,

Вкрадчиво и долго объясняет роль:

— Ты пойми. Осенний вечер, лужи…

Муж ушел. Как станешь жить теперь?

А у нее ни милого, ни мужа.

Никаких печалей и потерь…

И девчонке хочется смеяться.

Ведь мечта исполнилась сниматься…

Поэтому Поля не слышала музыку, смотрела под ноги, путала шаги и огорчалась. А учитель, провожая до двери, ободряюще похлопывал по спине:

— Не стоит так волноваться, Поль. Танго умеет ждать. Пока у тебя только движения, а танец — замерший, словно несмышленый эмбрион. Он вроде как есть, но в нем еще не бьется сердце. Через это проходят почти все танцоры. Но лишь тот, кто встретил любовь, а потом ее потерял, может танцевать танго.

Курортный роман возник на ровном месте и поднял в душе то, что крепко и беспробудно спало. Вся их танцевальная группа в середине сентября направлялась в Коктебель на фестиваль «Бархатное танго». Они каждый год ждали этого события, готовились к нему и бурно обсуждали его везде: на паркете, в раздевалке и по дороге к трамваю № 7. Впервые с ними ехала и Поля.

— А помнишь, как в прошлом году Минька провела все вечера в номере, увлеченная своим официантом?

Поля смущенно отходила, тушуясь от пикантности разговора. Девочки тут же замечали ее конфузность и хватали за рукав спортивной кофты:

— Поль, ты что, у тебя никогда не было курортных романов?

Поля краснела так ярко, что ее лицо напоминало миску, полную томатного соуса.

— Подожди, подожди. Ты хочешь сказать, что вообще никогда?..

— Глупости какие…

И девушка слишком резко бросала танцевальные туфли в целлофановый пакет и наглухо застегивала свой плащ лягушачьего цвета.

Степь, выстриженная под машинку, с сиреневыми разливами чабреца, песочными сараями, почерневшими сливами и абрикосами, расползалась, как пряничная патока. Низкое остуженное небо шелковым платком висело над головой. Пахло клюквенной кислинкой высушенной травы и арбузным сахаром. Поля лежала на верхней полке в купе и смотрела, пока глаза не начинали слезиться от напряжения.

За окном проплывали недостроенные бараки и дома с синтетическими коврами вместо дверей. Акации с крупными семенниками, напоминающие камуфляжную ткань, маленькие станции с одинаковыми грядками подвязанных к палкам помидоров, ржавые мопеды и крученые панычи на заборах. И куда ни глянь — всюду прессованная земля, словно один сплошной протеиновый батончик, сваленные в кучу сухие ветки да аккуратно сложенные блоки ракушечника.

Люди шли к станции, не замечая пыль от щебня на ботинках. Строптивые козы жевали брюквенную ботву. Бабки в белых платочках продавали кишмиш, а рядом с ними в ведрах медленно доходили гладиолусы; брели хромые собаки в сторону соленой воды.

Они приехали в полдень, шумно заселились, пообедали пловом с бараниной и побежали осматривать танцевальный ресторан. В нем уже раздвигали столы и стулья, развешивали ленты, а повар кряхтел над новым, практически аргентинским меню.

Бар с открытой деревянной верандой, за которым росли кипарисы, находился у самого моря. Чуть левее — палатки с нанизанным красным луком, напоминающим виноградную чурчхелу, кусками миндального мыла и крымскими чаями в пакетах. Дальше — невысокие горы, словно воспаленные подростковые прыщи, толстая галька и море, вобравшее в себя ароматы дынь и поздних осенних роз.

Поля жутко волновалась и не находила себе места. Тангеро[23] из разных стран, пахнущие привораживающими духами, заходили группками и рассаживались. Мужчины — отдельно, женщины — отдельно. Ведущий в гладких черных брюках пошел с носка и поприветствовал всех в микрофон. Они аплодировали, пили лимонную воду и незаметно оглядывались по сторонам. Все опасались остаться неприглашенными. А потом зазвучал бандонеон[24] и началась магия. Пары выходили на площадку, вели свой молчаливый диалог и так же немо расходились, роняя скупое «спасибо». Они не интересовались именами, возрастом друг друга и местом жительства, так как это было абсолютно неважно. Главное